Отвлечь его от машины не удалось.

— Черт, в первый раз вижу фастбэк цвета «хайлэнд грин». Не считая кино, конечно. Почти в такой же Стив Маккуин гонялся за черным «додж-чарджером», а тот врезался в автозаправку! Колпаки летали по всей дороге! — Он хохотнул, хрипло и сочно, как любитель сигарет и виски. — «Буллит»... Мой любимый фильм. Я его смотрел, наверное, тысячу раз.

— Да-да, он самый.

Охранник подошел еще ближе. Вдруг я заметил на полке прямо за фотографией большую золотую статуэтку. Под ней крупными черными буквами было написано: «Женщина года. 1999 г. Нора Соммерс». Я придвинулся к столу, загораживая приз от охранника, и сделал вид, что тоже рассматриваю машину.

— И спойлер заднего бампера на месте, — продолжал он. — И двойные выхлопные, да?

— Конечно!

— И порожки, и все, что положено?

— Совершенно верно.

Охранник восхищенно покачал головой.

— Сам реставрировал?

— Не-а! Где ж время найти!

Он снова рассмеялся, низким, рокочущим смехом:

— И не говори!

— Купил у одного типа, который держал ее в сарае.

— Двадцать три силы?

— Так точно, — не задумываясь ответил я.

— Мать честная, какие у этой детки поворотники! У меня когда-то был седанчик шестьдесят восьмого года, но пришлось продать. Жена заставила, когда родился первенец. С тех пор и тоскую. А новый «буллит» — нет, на него даже смотреть тошно.

Я кивнул:

— Да уж. — Понятия не имею, о чем он. Тут что, все по машинам с ума посходили?

— Слушай, я, может, не прав, но у тебя вроде бы шины «джи-ар-семьдесят», а диски — «Американ торк траст» размером пятнадцать и семнадцать?

Боже, он когда-нибудь сменит пластинку?

— Лютер, если честно, я в «мустангах» разбираюсь, как свинья в апельсинах. Такая тачка для меня слишком хороша. Жена на день рождения подарила, понимаешь? Конечно, кредит семьдесят пять лет буду выплачивать я.

Тот хихикнул громче.

— Сочувствую!

Я увидел, что он смотрит на стол, и проследил его взгляд.

Там лежал большой желтый конверт с крупными буквами, четко выведенными красным фломастером: «Норе Соммерс». Я поискал, чем бы его прикрыть, но на столе у Норы не было ничего лишнего. Я непринужденно вытащил лист чистой бумаги, незаметно уронил его на стол и левой рукой положил на конверт. Молодчина, Адам. На бумаге остались мои записи, однако издали их не разобрать.

— Кто такая Нора Соммерс?

— А, моя жена.

— Ник и Нора, да? — Охранник весело хмыкнул.

— Ага, нам все так говорят, — широко улыбнулся я. — Поэтому я на ней и женился. Что ж, я, пожалуй, еще поработаю, а то просижу тут до утра. Рад был познакомиться, Лютер.

— Я тоже, Ник.

Когда охранник ушел, я настолько разнервничался, что меня хватило лишь на то, чтобы закончить записи писем, выключить свет и запереть офис. Из кубика Лайзы Маколиф я заметил, что неподалеку кто-то ходит. Снова Лютер, решил я. Чего он хочет — опять потрепаться о «мустангах»? Мне бы только вернуть ключи на место и поскорее смыться.

Это был не Лютер. Полноватый мужчина с хвостиком и в очках в роговой оправе.

Вот уж кого я не ожидал увидеть в офисе в десять вечера! Хотя инженеры работают, когда им вздумается...

Ной Мордден.

Он видел, как я закрываю офис Норы? А может, засек меня внутри? Или у него слишком слабое зрение? Или он вообще по сторонам не глазеет, идет себе по своим делам — только интересно, по каким?

Мордден прошел молча, не показывая, что меня заметил. Может, и не заметил. С другой стороны, кругом было пусто, а он не слепой.

Мордден завернул в следующий проход и положил в чей-то кубик папку. Я с нарочитой небрежностью зашел в кубик Лайзы, одним быстрым движением пихнул ключи обратно в горшок и пошел своей дорогой.

Уже на полпути к лифтам сзади послышалось:

— Кэссиди!

Я обернулся.

— Я-то думал, только инженеры не спят по ночам.

— Хочу поскорее во всем разобраться, — промямлил я.

— Забраться так забраться... — протянул Мордден. От его тона у меня мурашки побежали по спине. — И куда ты уже забрался?

— Не понял?

— Куда ты забрался?

— Извини, я не... — Мое сердце оглушительно забилось.

— Запомни мои слова.

— Что-что?

Но Мордден уже зашел в лифт и ничего не ответил.

Часть 3

Сеть

23

Домой я пришел совсем разбитым. Такая работа не для меня! Хотелось опять надраться, но завтра рано вставать.

Моя квартирка показалась еще более тесной и убогой, чем обычно. С шестизначной зарплатой я мог бы переехать в одну из новых многоэтажек у пристани. Оставаться в этой берлоге незачем — если не считать того, что это мое настоящее жилье, которое напоминало, кто я на самом деле. Не выряженный и прилизанный позер, а мерзкий, никчемный бездельник. Впрочем, времени на поиски новой квартиры у меня тоже не было.

Я ударил по выключателю у двери, но свет не зажегся. Черт. Значит, в уродливом торшере у дивана, который освещал комнату, перегорела лампочка. Я никогда не пользовался переключателем под лампой, и торшер должен был зажечься сам, едва ток пошел по сети. Ну вот, придется вслепую пробираться в кладовку, где я держу запасные лампочки и прочую дребедень. К счастью, я знал свою крошечную квартирку как свои пять пальцев. Нащупал новую лампочку в старой картонной коробке — хорошо бы хоть сотка, а не двадцатка, — кое-как прошел через всю комнату, ни на что не наткнувшись, снял с лампочки колпак и заменил на новую. Торшер все равно не зажегся. Вот блин. Хорошенький конец хренового дня. Я нашел штырек переключателя под лампой, повернул, и комнату залил свет.

Я пошел в ванную, и вдруг меня словно стукнуло: как торшер мог выключиться сам? Я никогда его не выключаю — никогда. Я что, схожу с ума?

Или кто-то побывал в моей квартире?

Меня охватил болезненный страх, почти паранойя. Похоже, именно это и произошло. Иначе торшер остался бы включенным.

У меня нет девушки, я живу один. Ключа тоже никому не даю. Владелец (какой-то подозрительный тип, которого я в глаза не видел) и фирма-арендодатель (тоже сомнительная) к вам не зайдут, даже если вы будете умолять их починить батареи. В квартире никогда никого не было, кроме меня.

Под торшером лежал телефон, старый «Панасоник» с автоответчиком. Автоответчиком я давно не пользовался, потому что изобрели голосовую почту. Оказалось, что и с телефоном не все в порядке. Я заметил, что черный провод от трубки лежит не как обычно, с краю, а прямо на кнопках. Конечно, это мелочи, но когда живешь один, начинаешь обращать на них внимание. Когда я в последний раз говорил по телефону? Чем занимался до того? Что меня так отвлекло, что я неправильно повесил трубку? Нет, утром, когда я уходил, трубка висела как обычно.

Все ясно.

Я снова посмотрел на телефон и нашел еще одно доказательство, на этот раз бесспорное. В автоответчике, которым я никогда не пользовался, была система двойной записи: одна микрокассета для исходящих звонков, другая — для входящих.

Вторая кассета исчезла. Ее забрали!

Наверное, чтобы прослушать мои разговоры.

Или — вдруг пришло мне в голову — чтобы узнать, не записываю ли я их. Да, скорее всего. У меня был еще и маленький микрокассетник, который я купил в колледже, уж не помню зачем. Вроде бы пару недель назад я видел его в нижнем ящике стола, когда искал зажигалку. Я решил проверить. Порылся в ящике и ничего не нашел. В остальных ящиках его тоже не было. Нет, все-таки он должен быть в нижнем ящике. Я посмотрел там еще раз и нашел сетевой шнур. Я оказался прав. Магнитофон тоже забрали.

Теперь я не сомневался: они хотели знать, кого и что я записываю и записываю ли вообще. Только вот кто «они»? Если люди Уайатта и Мичема — это уже верх наглости.